Черный клинок - Страница 101

101

- Ищете что-то конкретное? - спросил он Чику, уловив ее настороженность.

- Нет, - покачала она головой, продолжая, однако, внимательно осматриваться вокруг.

Заметив голого ребенка, испражняющегося на куче мусора, Вулф вспомнил, как читал доклад городской санитарной службы, быстренько спрятанный мэрией под сукно. Там говорилось, что количество колоний патогенных микроорганизмов типа диплококка, стафилококка, амебы и сальмонеллы в одном кубическом метре данной местности превышает все мыслимые нормы.

- Вы же знаете, что я пока не могу уехать, - произнес он.

- Очень глупо, - откликнулась Чика. - Сума с удовольствием сожрет вас на завтрак. Послушайте меня, и тогда мне, думаю, удастся сохранить вашу жизнь.

- Вы не понимаете. Я в ответе за смерть Сквэйра.

- У вас нет доказательств.

- Он был одним из моих людей. Попал в беду. Такую большую, что гордость не позволила ему просить у меня помощи, а толкнула на скользкий и опасный путь. А я встал на этом пути, - сказал Вулф, глядя на Чику. - Или вы не в состоянии понять, что такое гордость? Например, мой сенсей - учитель айкидо - не понимал этого.

- Гордость, согласно конфуцианству, грех, - ответила Чика. - Тяжкий и опасный грех.

Десять минут спустя из глубины жилища вынырнул Паркер, неся фотокамеру "Поляроид" для профессионалов. Он сфотографировал их анфас и снова исчез за одеялом, скрытный и молчаливый.

Появившись вновь, он держал в руке два британских паспорта, которые вручил Чике.

- Не бойся. Они сойдут за настоящие, - успокоил он, ковыряя при этом зубочисткой во рту, из которого пахло кошачьими консервами.

- Благодарю, - бросила на него взгляд Чика, пряча паспорта во внутренний карман.

Паркер опять стал сверлить Вулфа взглядом.

- Спокойно, - сказала Чика. - Я же говорила, что он свой.

Паркер что-то проворчал, но тут черты его лица смягчились при виде девочки лет пяти, с негромким криком бросившейся к нему. Он слегка наклонился и поднял ее на руки.

- Кэти, - пробормотал он, обнимая ее, а она уткнулась лицом ему в шею.

А затем, уступая ее громкому "пожалуйста, папочка!", он перевернул ее вверх ногами, держа за щиколотки. Из ее рта, скрытого теперь длинными светлыми волосами, вырвалось хихиканье. Паркер встряхнул ее легонько, и она восторженно завизжала в притворном испуге.

- Почему вы живете в этом аду? - спросил Вулф, указывая на скопище вонючих хибар.

- Потому что жизнь всегда лучше смерти, - отозвался Паркер. Он еще немного потряс Кэти так, как обычно трясут посудину с прилипшим ко дну содержимым. - По лицу вижу, что ты не веришь. Наверное, чтобы полностью понять меня, надо оказаться в моем положении.

Он перевернул Кэти головой вверх и, продолжая держать ее на руках, смахнул у нее со лба волосы. Лицо у девочки раскраснелось. Она оказалась хорошенькой и, как многие дети ее возраста, заражала окружающих своей жизнерадостностью. Она показала Вулфу язык, а Паркер рассмеялся.

- Семь лет назад я был преуспевающим брокером по инвестициям в одном перспективном деле. Организовывал выкупы на аукционах, - рассказывал он. - Но потом, как говорится, в вентилятор попало дерьмо, рынок лопнул, и очень многие на Уолл-стрит оказались не у дел. Приходишь утром, а твои приятели решают кроссворд в "Таймс", хотя буквально пару месяцев назад они прокручивали столько всяких сделок, что часто торчали в офисе ночь напролет. Невероятно. Телефоны не звонят целыми днями. Тишина такая, просто жуть берет.

Паркер пересадил взвивающуюся Кати с одной руки на другую.

- Ну а потом, конечно, мы все стали ненужными. Возникла необходимость урезать кадровые излишки, целые отделы пришлось ликвидировать в один день. И нигде не найти никакой работы. Я сильно задолжал, и расплата оказалась тяжкой. Продал сначала свою "БМВ", часы "Ролекс", потом пришлось по дешевке продать кооперативную квартиру в Бэттерн-Парк-Сити. Единственная польза от банкротства - это то, что я больше не обязан платить алименты бывшей супруге, хотя она и посылала своих адвокатов вынюхать, действительно ли я стал нищим. Когда же я попросил у нее взаймы, она нагло рассмеялась мне в лицо.

Потом я перебивался случайными заработками. Известно какими - мытьем посуды, работой официантом, ночными сменами, за которые никто не берется. Но после того как меня во второй раз стукнули и ограбили, решил, что с меня достаточно. Хватит быть гражданином славного города Нью-Йорка и хватит уважать закон.

Я лежал в травматологическом отделении одной из больниц. Весь в крови. Больно. Мимо меня медперсонал гонял тележки с жертвами пулевых ранений. Вот тогда-то я и подумал, уж не в аду ли я. Это оказался совсем не тот Нью-Йорк, о котором я мечтал еще мальчишкой, живя в Чикаго. И понял, что придется переступить ту грань, которую меня учили никогда не переступать.

Я поселился здесь, потому что это мой единственный шанс выжить. И если чему-то научился тут, так это стойкости, потому что лишения закаляют. Люди способны вынести почти все, если только настроятся на это. Пять лет назад я бы сам никогда в такое не поверил.

Он посмотрел на ребенка, которого держал на руках.

- А теперь у меня есть Кэти. Ее мать умерла от сверхдозы героина, а отца зарезали за то, что он украл банку консервированных бобов из соседской лачуги.

Паркер издал какой-то нечленораздельный звук.

- Это, знаешь ли, забавно. Все то время, пока я был женат, работал на Уолл-стрит, имея дело с многомиллионными счетами своих клиентов, я и понятия не имел, что значит "нести ответственность". А вот воспитывая Кэти, я понял это, так что теперь часто думаю, что все оказалось к лучшему.

101