- Если вы принимаете меня за какую-то шлюху, то очень ошибаетесь.
Торнберг пристально посмотрел на нее. Уголки его сухих губ слегка дрогнули в снисходительной улыбке.
- Ну конечно же, дорогуша, ты же была близка с Мэтисоном и познала его внутреннюю силу. Скажи мне по-честному, Стиви, ты с ним спала?
Сказать правду она не решалась. Вопрос ее насторожил и напугал: она видела не раз, как он поступал с другими людьми - прикалывал их к стенке, как натуралист бабочек.
- Ну я же вижу: спала. Тебя увлек его магнетизм. - Торнберг приложил к поджатым губам указательный палец с утолщениями в суставах. - А сколько раз ты шлялась к нему и все-все про меня рассказывала?
- Не шлялась я.
- В самом деле? - Торнберг вздернул голову. - И даже не занималась с ним любовью?
Стиви не стала отвечать прямо на поставленный вопрос: пусть думает что хочет. Она лишь глянула на свои руки, теребящие складки юбки, и, тяжело вздохнув, сказала:
- Я хочу сказать одно, чтобы в дальнейшем не было недоразумений. Мои переживания - это мое личное дело. То, что я чувствую по отношению к Вулфу или к Мортону, касается только меня одной.
- Да, согласен. Но только если твои личные переживания не вредят моим замыслам.
- Вы боитесь, что я заложу вас Вулфу?
- Дорогуша, когда будешь на моем месте и когда доживешь, если повезет, до моих лет, угроза предательства станет следовать за тобой по пятам.
Стиви улыбнулась и взяла его руку.
- Именно из-за вашего положения я даже и в мыслях не держу предавать вас. Благодаря вам у Мортона прекрасная репутация в Вашингтоне, а это открыло мне доступ в ассоциации и общества, и теперь я тоже пользуюсь авторитетом. И он и я всем обязаны только вам.
- Мне не нравится слово "всем". Оно объемлет все и вся, но ничего не определяет конкретно.
Теперь уже Стиви пристально посмотрела Торнбергу в глаза и почувствовала, что уловила в их глубине что-то темное и трепетное. В ушах у нее все еще звучали его слова о "внутренней силе" Мэтисона. Не означает ли все это страх перед ней? Может ли Торнберг Конрад III по-настоящему испугаться какого-то другого человека? Раньше ей подобная мысль даже в голову не приходила, но теперь она допускала ее.
- Торнберг... - начала было она и осеклась.
Он резко повернулся к ней и произнес вялым, бесцветным голосом:
- Я должен принять немного лекарства.
- Нет.
- Пойди и принеси немного.
- Абсолютно невозможно.
Голова у него вздернулась, он впился в нее взглядом, гипнотизируя и прожигая насквозь.
- Принеси и дай!
- Но ведь опасно, - слабо запротестовала она, но все же поднялась.
Торнберг лишь ухмыльнулся, лицо его приняло свирепое выражение, отчего сразу стало похожим на маску смерти.
- Единственная опасность, с которой следует считаться, заключается в том, что я долго не протяну без этой штуки.
Стиви поневоле поплелась в спальню и, подойдя к тумбочке около кровати, открыла нижний ящик с двойным дном. Коробочка с патентованными снотворными таблетками и армейский офицерский пистолет калибра 1,4 миллиметра ее совсем не интересовали. Она протянула руку к стеклянным пузырькам, закупоренным резиновыми пробками, и порошку для подкожных инъекций. Насыпав порошок в шприц и разбавив его жидкостью из пузырька, она слегка нажала на шток, чтобы выдавить воздух из шприца.
После этого она вернулась обратно в гостиную и, взглянув на лежащего Торнберга, спросила:
- Может, передумали? Этот медикамент уже убил многих, от него умирает и Тиффани.
- Моя кровь отличается от ее крови, - возразил он тем же безжизненным тоном. - К тому же эта сыворотка очищенная.
- И вы думаете, что поэтому она другая и от нее не будет побочных эффектов?
- Давай, коли!
Стиви встала на колени и воткнула иглу в вену на его бедре, медленно нажимая на шток. Она неотрывно следила за его лицом, так как опасалась совсем другого эффекта - кратковременного, но крайне нежелательного.
Не успела она сделать до конца укол, как Торнберг уже вскочил с кресла, спина у него сгорбилась, на шее вспучились сухожилия, рот оскалился, обнажая крепко стиснутые зубы, сквозь них со свистом прорывался воздух. И тут она услышала, как он бессвязно говорит:
- Сражаться... не падать... ночью.
Ощущение движения исчезло, лишь четко работал мотор. Вулф прислушался к его размеренному рокоту, улавливая посторонние звуки.
Атласная обивка гроба отдавала химикатами, остро чувствовался запах жидкости для чистки медных изделий, а деревом, можно сказать, и не пахло.
Вулф услышал какие-то голоса и замер. Они доносились откуда-то издали, слов невозможно было разобрать, но тембр он уловил: два низких мужских голоса и высокий - Чики, более отчетливый и нахальный. Теперь многое зависит от ее поведения, особенно в самом начале. Позже, конечно, все ляжет на его плечи. Почему-то вспомнились ее слова: "Ну и как ты себя чувствуешь на краю могилы?"
Она тогда вытащила выкидной нож и, вспоров и сняв с него намокшую от пота и крови одежду, помогла надеть темно-синий костюм Моравиа, который отыскала где-то в задней части катафалка. Вулф не роптал, не спорил, не спрашивал, для чего она все это делает, - ему было все равно. Переодевшись, он влез вслед за ней в катафалк, там она с трудом подняла тяжелую крышку гроба и он улегся в него.
Чика встала перед гробом на колени и принялась раскрашивать лицо и руки Вулфа, придавая им мертвенно-бледный цвет, щеки же она нарумянила, как это обычно делают в похоронных бюро. Он подумал вдруг, не проделывала ли она и с Моравиа такую же штуку, а потом до него дошло, что чем меньше он будет интересоваться подобными вещами, тем лучше.